Бронзовое облако - Страница 18

– Почему тебе так кажется?

– Не знаю, не знаю я, и не спрашивай меня больше!!! Если я что-то вспомню, то сам расскажу тебе!

– Да я и не спрашивал бы, если бы ты не стал обвинять меня в том, что я якобы пытаюсь свести тебя с ума, произнося что-то там о твоей жене… Я заранее уважаю ее.

– Но я почему-то не взял ее с собой! Почему – быть может, она приболела или в отъезде?

Эти вопросы он адресовал теперь только себе. Задумчивый, бормоча себе под нос, он снова вернулся к пианистке, погладил ее по голове, затем прижал к себе и поцеловал в макушку, в рыжие синтетические, надушенные духами рукой какого-то извращенца волосы.

– Хорошая ты моя, кто же так заморозил тебя? Кто убил? Какого черта ты делаешь в этом проклятом месте?

Из колонок вытекал медленный, тягучий, черный джаз, он расплывался по паркету, впитывался в ковры, его жаркие пары проникали в ноздри, уши, мозг и делали свое дело: Герману хотелось плакать, а еще лучше – распахнуть окна и увидеть вместо сугробов и заснеженных елей зеленый луг, разрезанный желтой песчаной дорогой, и красный почему-то автомобиль, в котором сидит Женя и машет ему рукой, мол, поехали, сколько можно тебя ждать… И они двинутся вдоль этой дороги, покатятся вперед, ускоряя ход, пока не вырвутся на просторы знойной саванны, по которой будут бродить красивые, налитые силой и опьяненные инстинктами, влюбленные в своих львиц золотые гривастые львы…

– Она, эта пианистка, напоминает мне Женю. Не скажу, чтобы она была сильно на нее похожа, но эти карие глаза, рыжие волосы, это платье… Мне кажется, что у нее было похожее платье…

– Было? – булькнул, икнув, Дмитрий. – Почему было?

– Не знаю, думаю, что оно у нее и сейчас есть… Вот точно такое же, черное, с кружевными манжетами.

– Твоя жена умеет играть на пианино? – Вопрос словно застыл, завис в густом, крепком, настоянном на запахах пищи, горящих дров и трупной вони плотном воздухе. – Надо бы проветрить помещение.

– Умеет, но так, школьная программа… Хотя подбирает на слух популярные мелодии, и у нее это, между прочим, хорошо получается. Знаешь, я даже не сразу сообразил, что эта кукла, мать ее, похожа на Женьку… Но это совпадение. Кукла-то обычная, даже не кукла, а манекен, каких можно увидеть в магазине готового платья. Дурдом, честное слово!

– Может, отправимся спать?

– Куда?

– Но не можем же мы оставаться всю ночь здесь… Там, внизу, есть еще одна спальня, где, слава тебе, господи, нет ни трупов, ни крови… Постелим постель и ляжем, как два голубка, прижавшись друг к другу…

– Смейся, смейся… Но ты прав, спать-то надо. Слушай, какая здесь вонь… Просто дышать нечем… Может, собрать все салаты и закуски в пакет и выбросить к чертовой матери? В такой жаре они уже стали прокисать…

– Если не усну по дороге к столу, то сделаю.

Через полчаса все некогда съедобное было выброшено в унитаз, а что не испортилось, сложено в холодильнике внизу, в кухне. Грязные тарелки и фужеры с рюмками внезапно протрезвевший Дмитрий устроил в обнаруженную там же, в кухне, посудомоечную машину. Грязную, залитую вином и испачканную оранжевыми пятнами жира скатерть сунули в стиральную машину. Распахнули окна, и в прибранный полутемный зал (оставили гореть лишь несколько светильников) хлынул свежий морозный воздух. При электрическом свете искрились ворвавшиеся словно по ошибке снежинки, метель еще не стихла…

– Жил бы себе человек в этом прекрасном доме и жил, нет, убивать ему вздумалось. Ради острых ощущений, что ли? – ворчал Дмитрий, устремив взгляд в снежную ночь и глубоко вдыхая сладкий воздух.

– Пойдем спать, – вяло проговорил Герман, потрепав по руке манекен. – Хватит уже изображать из себя пианистку, ну же?

– Говорю же, она мертвая, – услышал он и весь сжался.

– Ну и скотина же ты, – прошептал он, обращаясь к тому, кто это сказал. – Я вот проснусь, мы еще поговорим…

Они улеглись в спальне на широкой кровати, укрывшись тяжелым толстым одеялом, и проснулись только к обеду. За окнами сияло новогоднее солнце, его лучи переливались на золотистых обоях, подсвечивали желтый атлас одеяла, искрились в хрустальном светильнике над головой. Свежее, яркое январское утро, обещавшее снежное затишье, чистое небо и безмолвие шести белых коконов в дровяном сарае…

Первым проснулся Дмитрий и сразу же отправился в ванную комнату – приводить себя в порядок. Он долго мылся, густо намыливая розовым мылом чужую губку и тщательно растираясь ею, чтобы смыть с себя запахи вчерашних страхов, излишеств и разочарований. Три раза вымыл голову, побрился и, закутавшись в чужой черный халат, вышел из ванной комнаты и столкнулся с Германом, словно поджидавшим его под дверью.

– Доброе утро, – поприветствовал его Дмитрий, похлопав по плечу. – После того как вы провели со мной ночь, вы просто обязаны на мне жениться.

– Да пошел ты… Всю ночь стягивал с меня одеяло и храпел, как лошадь. И как только с тобой твоя жена спит?

– Не жалуется, говорит, что не слышит.

– Может, и она тоже храпит?

– Не думаю.

Они разговаривали на повышенных тонах, нервно, и Герману это не понравилось.

– Ладно, ты иди в ванную, а я приготовлю завтрак.

Хотя готовить-то особенно и не нужно было: закуской был забит холодильник. Разве что сварить кофе.

Представив себе, как долго Герман пробудет в ванной комнате, Дмитрий подумал, что успеет прокопать хотя бы дорожку к гаражу, где, по его мнению, должен находиться труп Семы, потому что все остальные мертвецы были, что называется, в сборе. Думать и корить себя за то, что он не успел, что опоздал и хорошо, что еще обнаружил самого Германа живым, было бессмысленно. Все было кончено. Семь пуль, семь мишеней… Осталось найти восьмую жертву. У него был план. Страшный, но, как ему казалось, вполне реальный: вывезти трупы за пределы усадьбы и похоронить в каком-нибудь лесу, подальше от этого места. Вырыть глубокую могилу в мерзлой земле и забыть о них. Навсегда. Вот только рыть землю будет сложно, невероятно сложно. Но они справятся, другого выхода нет. А Герман, он рано или поздно все вспомнит, непременно вспомнит, Дмитрий откуда-то это знал, чувствовал. Может быть, даже это хорошо, что он пока еще ничего не помнит, память заблокирована не случайно, чтобы он подошел к истине, которая откроется в нужный момент, уже подготовленным, чтобы не сойти с ума.